Польские переселенцы в Томской губернии (середина XIX в.). Речь Посполитая в Сибири. Костёлы и штетлы

Поляков в Сибири могут звать Евгением или Татьяной, и они могут совсем не говорить по-польски. Но их прадеды наверняка были участниками январского восстания

Вацлав Соколовский с 1960 года живет в столице Бурятии Улан-Удэ. Он работал главным инженером на заводе. Воспитывала его семья матери, Гурские: дед был коммунистом, бабушка комсомолкой. 30-е годы прошлого века были не лучшим временем, чтобы раскрывать свое польское происхождение. Семейные реликвии, фотографии, книги отправлялись в печь, чтобы от них не осталось и следа. Потом была война. Соколовский воевал до 1946-го, потом жил в Иркутской области, Ангарске. Тогда он еще не мог заняться изучением своего генеалогического древа. Он знает, что фамилия деда была Калюжный, и во время январского восстания 1863 года он вступил в ряды кинжальщиков. «Кинжальщики-вешатели», - говорит Соколовский. Они безжалостно расправлялись со шпионами, предателями и царскими жандармами, а полиция мстила им.

Последний шанс

Деда приговорили к вечной каторге, он добрался в сибирский Нерчинск пешком, в кандалах. «Не понимаю, как это возможно», - говорит Соколовский. За окном - минус 35, на центральной площади Улан-Удэ возвышаются ледяные скульптуры, вокруг выхлопных труб автомобилей клубятся облака пара, а деревянные домики в купеческой части города кажутся под снегом совсем маленькими. Даже воробьи ищут, где согреться. Сложно привыкнуть, еще сложнее полюбить. Хотя Соколовский провел в Сибири всю свою жизнь, он не может вообразить себе этого пешего похода из Польши. Но, возможно, именно это побудило его начать восстанавливать из небытия историю деда. Известно, что тот бежал с каторги, добрался на лодке через Байкал в Иркутск, сделал фальшивые документы и стал Соколовским.

Из этого интереса сначала к семейному прошлому, потом к прошлому других улан-удинских семей с польскими корнями и исковерканной ссылкой и сталинизмом генеалогией, оторванных от языка, культуры, корней, Вацлав принялся за изучение истории. Но больше всего ему хотелось создать что-то новое, а быть поляком в России не так просто.

Из пепла не восстановишь фотографии и семейные хроники, но почему не выучить польский язык? Почему не написать историю поляков в Бурятии, раз их здесь еще много: выросло четвертое поколение - правнуки ссыльных участников январского восстания. Почему бы не гордиться своими дедами и прадедами, польской культурой? Соколовский понял, что это последний шанс. В 1993 году он основал Общество польской культуры «Наджея» (надежда). Почему надежда? Возможно потому, что она никогда не покидала поляков в Сибири. Например, дед Соколовского выучился в Иркутске на колбасника и работал в колбасной лавке в центре города. Потом он женился на дочери богатых мещан - Иркутск был тогда городом миллионеров. При помощи свекра он построил магазин, дом с фонтаном, вода в котором, по рассказам, била до высоты третьего этажа. Коммунисты отобрали магазин, дом, украшения. Дедушка и бабушка уехали в китайский Харбин и попытались начать жизнь заново. Когда дела у них уже начинали идти хорошо, на них напали бандиты, и никто не знает, что было дальше.

Отец учился в иркутском университете, но его выгнали оттуда за происхождение. Что из того, что он породнился потом с коммунистической семьей? Соколовскому удалось выяснить только это. «Все равно много», - говорит он. Некоторым не удалось и того.

В Улан-Удэ была создана школа польского языка и культуры, ее ученикам - от 7 до 75 лет, они учат польский, как одержимые. Некоторые из них уже, скорее, буряты, чем поляки, но это лишь черты лица, а не душа. Здесь появилась мода на польский, хотя наверняка полезнее было бы учить монгольский или китайский. Польский язык проник даже в Бурятский университет, при котором был открыт Центр польского языка, истории и культуры. Сначала дед-кинжальщик Калюжный, а теперь Вацлав Соколовский, с уважением вспоминающий своего предка, сам стал почетным председателем польской «Наджеи».

Мама хотела вернуться

«Я написала в документах, что я полька, из-за отца, Антони Петровского», - рассказывает Татьяна Антоновна. Она узнала, что ее отец был поляком, только когда пошла получать паспорт и стала заполнять анкету. Он родился в 1919 году, в 16 лет он хотел быть коммунистом, но из-за происхождения ему этого не позволили. Прадед участвовал в январском восстании и был сослан в Сибирь. Татьяна ничего больше не знает, семейные документы пропали, сохранилась только единственная фотография бабушки и дедушки. Она помнит, что однажды подслушала дома разговор старших: «Как только нам становилось немного лучше, русские нас давили». Недавно Татьяна нашла партийный билет отца (его приняли в компартию, но уже при Хрущеве) и с удивлением обнаружила, что там написано «поляк».

«У меня есть дочь, я не хотела выискивать в ней польских корней», - рассказывает Татьяна. Но когда девушка поступила в университет, она узнала о курсах польского и по собственной инициативе захотела его учить. Хотя о далекой Польше она тогда ничего, скорее всего, не знала.

Началось с языка, потом дочь Татьяны Антоновны поехала в Польшу на стажировку, вышла замуж и носит сейчас фамилию Валчак. «Она не знает своего прошлого, но знает, что ее будущее - в Польше. Она была единственной в семье, кто получил разрешение на репатриацию». Татьяна недавно стала бабушкой. «Спустя 150 лет круг замкнулся», - улыбается она.

«У нас трагическая история», - говорит Людмила Перевалова. Она не знает польского: где и когда она могла его изучать? Ее мать, девичья фамилия которой была Скибневска, помнила отдельные польские слова. С тех пор, как в 1941 умерла прабабушка, разговаривать ей было не с кем. Прадед, сосланный после восстания 1863 года, попал в Иркутск в кандалах. У него было двое детей - Владимир и Елена. Сначала он жил с женой в землянке, а потом построил дом: деревянный, сибирский, с цветными наличниками и резными украшениями. В 2002 году дом снесли, как и многие другие памятники прошлого, пережившие пожар 1879-го, землетрясения и прочие исторические катаклизмы. Сначала их место занимали сталинские бараки, а сейчас офисные здания. Земля в городе дорогая, история столько не стоит.

Татьяна Антоновна съездила в Польшу в 2002 году. Оказалось, что профессор Халина Скибневска (Halina Skibniewska) приходится троюродной сестрой ее маме. «Скибневские подарили нам 125 фотографий наших родственников», - говорит Татьяна. Оказалось, что семья была зажиточной, дворянской. Какая сейчас польза от этого знания? Его не переведешь в денежные знаки, но оно помогает: «Я крепче стою на ногах».

Братьев Польша не привлекает

Историю семьи Евгения Семенова восстановить сложно: прадеды, видимо, рано умерли, потому что дед оказался в детском доме. Он знал больше японских слов, чем польских. Бабушка была русской. «Отношения в моей семье были сложные, - рассказывает Евгений. - Воспитывали меня как русского, сейчас я остаюсь им, но одновременно пользуюсь польской культурой моих предков». Польский язык он начал учить в 1997 году. Хотя это звучит банально, он помнит, что на первом уроке в его душе что-то шевельнулось.

Евгений окончил исторический факультет университета в Улан-Удэ, защитил диссертацию, издал книгу о жизни поляков в Бурятии, описал историю и нынешнее состояние католического (польского) кладбища в Нерчинском Заводе, подготовил альбом о польских памятниках в Забайкалье и энциклопедию поляков в Забайкалье.

У них есть здесь кусочек собственной истории: воспоминание о польском восстании 1866 года: «На реке Мишиха произошел бой, в нем погибли 15 повстанцев, один царский офицер и один крестьянин из соседней деревни. Всех похоронили в общей могиле, а на ней поставили крест, который со временем разрушился. В 60-ю годовщину боя комсомольцы установили на этом месте красную звезду, видимо, в знак памяти борцам с царизмом. Они вряд ли знали, что там покоятся поляки».

В 1993 году по инициативе Вацлава Соколовского Национально-культурная автономия поляков возвела там новый крест, хотя никто не знает, стоит ли он точно над могилой, потому что точное место захоронения уже никто указать не может. «Никто из моих братьев и сестер не интересуется Польшей», - говорит, не удивляясь и не предъявляя им претензий, Евгений. Так сложилась судьба, здесь их дом. И его тоже. «Когда я вижу в Европе азиатов, у меня на душе становится как-то тепло, я чувствую, что это свои», - признается он.

Евгений Семенов работает в Восточно-Сибирской государственной академии культуры и искусств, преподает музейное дело. Он заместитель председателя «Наджеи» и ее надежда: его польским языком можно заслушаться. Сейчас Евгений пишет седьмой том работы о поляках в Бурятии. Он может рассказать историю каждого памятника старины в Улан-Удэ, каждого дома, особенно если в нем жили поляки. Он знает, где можно попробовать лучшие «позы» - бурятское блюдо, которое представляет собой завернутый в тонкое тесто фарш из баранины, говядины и свинины, варящийся на пару.

Когда Евгений смотрит на трубы построенной еще в 30-х годах теплостанции, из которых постоянно валит густой дым, закрывающий солнце, его разбирает злость: на Москву, которая не охраняет природу Бурятии и высасывает из Сибири золото, нефть, газ, людей. Все больше народа уезжают за Урал, там лучше климат и больше работы.

Непомуцен и Никодемович

В домашнем архиве Изольды Новоселовой из рода Коперских сохранилась единственная фотография прабабки, сделанная в Варшаве. «Я думаю, этот снимок она послала сыну в Иркутск». У прабабушки было поместье в Бресте. Ее муж, то есть прадед Ян Непомуцен Коперский, умер еще до январского восстания. Когда оно началось, дедушка учился в Варшаве живописи и скульптуре. Он присоединился к кинжальщикам, вешавшим царских жандармов. Его приговорили к 15 годам ссылки. В Иркутск из Варшавы он шел 10 месяцев. «На берегу Ангары, сейчас это рядом с улицей декабристов, у городской заставы, были камеры, где держали ссыльных. Дедушка тоже там был», - рассказывает Изольда Новоселова. Чтобы чем-то занять руки узник лепил из хлеба фигурки. Их было, видимо, много, потому что надзиратель донес начальству, что заключенный Коперский не хочет есть русский хлеб. Губернатор, увидевший хлебные скульптуры, нанял Коперского ремонтировать свой дворец, и он проработал там два года, пока кинжальщиков не выслали из Иркутска.

Мир тесен: в Усолье-Сибирском в ссылке находился варшавский друг Коперского Юзеф Кейсевич. Он женился на Веронике Шулецкой. «Она была дворянкой, тоже ссыльной», - рассказывает Изольда наполовину по-польски, наполовину по-русски. Дружба в ссылке продолжилась и укрепилась женитьбой Коперского на дочери Кейсевича: ему было тогда 46, ей - 21. Изольда начала учить польский в 60 лет еще во времена польско-советской дружбы. Это был иркутский клуб «Висла» - предшественник созданного в 1990 году культурно-просветительного общества «Огниво», которое десятью годами позднее было преобразовано в одноименную Польскую культурную автономию города Иркутска.

«Огниво» - название символичное, с одной стороны, оно отсылает к духовной связи с Польшей, с другой - к Польскому обществу начала XX века, которое было организовано ссыльными поляками, не вернувшимися на родину. Они осели здесь, но родина не покинула их мыслей и сердец. «Однажды, еще в "Вислу" пришло письмо из города Люблин. Профессор истории Чвиклиньский приглашал кого-нибудь в Польшу». На приглашение откликнулась Изольда Новоселова, ей хотелось увидеть эту страну, а, главное, найти следы своей семьи и узнать, почему дедушка не вернулся туда даже после амнистии. В ее иркутском доме не осталось никаких документов, родители сожгли все в 30-е. Польскому языку они ее не учили: это бессмысленно, все равно ты никогда не поедешь в Польшу. Лучше было не произносить польских слов и не говорить о своем происхождении.

Изольда искала, Чвиклиньский ей помогал, но Никодемовича Коперского, сына Юлии, им не удалось найти ни в одной приходской книге. Все подробности, которые удалось узнать в процессе продолжавшихся восемь лет поисков Изольда рассказала своей дочери, Елене Шацких. Елена - вице-президент «Огнива», она работает врачом, а польский язык учила тоже во взрослом возрасте. «Оказалось, что дедушка сообщил неверные данные, чтобы защитить мать от конфискации поместья. Он не думал, что эта минута навсегда изменит его жизнь, что ему придется остаться в Сибири. Впрочем, большую часть имущества все равно конфисковали, потому что прабабушка прятала у себя двух раненых повстанцев», - рассказывает Изольда.

Дни, месяцы, а потом годы провела госпожа Новоселова в иркутском архиве, который пережил пожар города, революцию, белую армию, Колачка, коммунистов, Вторую мировую войну. Она нашла документы, связанные с историей деда, а заодно восстановила 800 других польских биографий в Сибири. Этот труд - тысячи исписанных мелким почерком страниц, она хранит в квартире в одном из спальных районов города, куда она переехала, после того, как снесли ее деревянный дом. Она живет с мужем и кошкой Мушкой. Почти в каждом сибирском доме есть кот или кошка, нужно же кого-то любить и выказывать кому-то знаки этой любви, а люди не всегда этого заслуживают.

Елена Шацких говорит, что архив достанется ей в наследство от мамы. Нужно прочитать каждую страницу и перепечатать на компьютере. Лучше всего успеть это сделать, пока мама жива, потому что она делала в записях понятные ей одной сокращения. Иногда они обсуждают, не захотелось ли бы какой-нибудь польской организации купить этот архив. «Столько лет работы, столько усилий. Было бы обидно, если это пропадет, да и хотелось бы, чтобы мама что-то от этого получила», - признается Елена.

Ее мать приглашали переехать в Польшу. Но зачем? В Иркутске она прожила всю жизнь, получает пенсию, а там она была бы чужой - русской. Ее сестра вернулась из Казахстана в Польшу и пожалела. Со своей пенсией она оказалась там нищей.

Елена почувствовала на своей шкуре, что это значит. Она ездила на стажировку в одну детскую клинику в Польше. На каждом шагу ей пришлось доказывать, что она не глупая, что у нее нормальное образование. Двоюродный брат Елены Сергей, стоматолог, уехал в Польшу. И какой был прок от таланта и диплома? К нему отнеслись так, будто он отбирал у кого-то хлеб. Что же, рассказывать всем вокруг, что его дедушка участвовал в восстании?

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.

Восточная Сибирь использовалась российским государством как место ссылки еще с XVII века. Сюда отправлялись «за измены» бояре, дворяне, придворная знать, а также стрельцы, крестьяне, посадские, старообрядцы, пленные поляки, шведы. В этот период за Уральский камень попадали в основном участник неудавшихся дворцовых переворотов, жертвы интриг очередных временщиков. Были среди них и поляки. В конце XVIII века в Селенгинском уезде появились крестьяне, сосланные по воле помещиков вместе с беглыми раскольниками из Польши, получившие наименование здесь «семейских» или «поляков». По некоторым данным, в этот период их насчитывалось уже 1660 ревизских душ .
Первые политические ссыльные поляки XIX века стали прибывать в Восточную Сибирь вслед за декабристами. Это были участники национально-освободительного восстания 1830 г. Система их распределения в Сибири только складывалась, поэтому местные власти нередко были просто не осведомлены, каким образом и где надлежит организовывать их быт и работы. Так произошло, например, с Юзефом Сосиновичем, шляхтичем из-под Белостока, осужденным в «одну из крепостей Восточной Сибири» за участие в «деятельном и ревностном способствовании к распространению возмутительных преднамерений», а проще, за укрывательство участников восстания. Когда-то Сосинович сражался под знаменем Наполеона, был ранен, ослеп, в Сибирь отправился в сопровождении слуги крестьянина Адама Белявского. Уже в 1834 г. поляки прибыли в Иркутск, а отсюда, за неимением в губернии «крепостей», были отправлены в Петровский Завод.
Так как отдельных казематов для политических ссыльных на заводе не было, Сосинович, по распоряжению генерал-губернатора Н.С. Сулимы, был помещен в арестантскую полуказарму государственных преступников. За такое самоуправство Сулима незамедлительно получил внушение из Петербурга: «…при сем случае не могу умолчать, что как казарма Петровского Завода предназначена единственно для содержания государственных преступников, прикосновенных к известному Вам, милостивый государь, делу, то прежде распоряжения о помещении в оную Иосифа Сосиновича, следовало бы Вашему превосходительству предварительно испросить на сие установленным порядком надлежащее разрешение» .
Подобным образом были отправлены в Сибирскую ссылку и ксендзы Антоний Ойжановский и Людвик Тенсеровский, обвинявшиеся «в сношениях с некоторыми из злоумышленников». Согласно приговора, их следовало без лишения сана содержать в «дальних римско-католических монастырях». За неимением оных, местные власти вынуждены были отправить священников в феврале 1835 г. в Тунку, а оттуда уже в августе этого же года, учитывая неурожай и дороговизну продуктов – в город Балаганск, где они и находились по 1842 год .
Сохранились свидетельства дружеского участия государственных преступников в судьбе польских ссыльных. Стремясь облегчить участь поляков в Сибири, декабристы оказывали им радушный прием, брались передать письма на родину, стремились найти интересную работу. Будучи в Селенгинске, М. Бестужев отмечал: «…мы были знакомы со всеми поляками Забайкалья». Дружеские отношения сложились, например, между двумя художниками – Николаем Бестужевым и Леопольдом Немировским. М. Бестужев вспоминал: «Один из политических преступников, поляк, человек очень хорошо знакомый с нами…в бытность его у нас, так прельстился прекрасною картиною местности, открывавшейся с утеса горы, которая высится тотчас же за нашим домом, что снял вид, в котором наш дом помещен на втором плане, а на первом очень оригинально изображена отвесная скала, на которой он сидел. Сам брат выбрал удобный камень для занятия, сам устроил ему складной столик, укрепил зонтик от палящих лучей солнца, наблюдал за ходом рисунка почти целый день до заката солнца и, чтобы не терять времени на еду, сам носил ему в судках обед и чай» .
Надзор за политическими ссыльными, водворенными на территории Иркутской губернии, велся систематически. Каждый становой пристав обязан был докладывать ежемесячно о поведении политических ссыльных. Например: «… водворенный в Тункинской крепости государственный преступник Юлиан Люблинский в течение января вел себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечен не был. 21 февраля 1836 г.». «В Верхнеудинском округе государственные преступники Михаил Кюхельбекер, Михаил Глебов и Иван Шимков в течение минувшего января вели себя скромно и ни в каких предосудительных поступках замечены не были». Исправляющий должность Акшинского сотского казачьего командира сотник Трухин докладывал в Троицкосавское пограничное управление, что находящийся там на поселении «государственный преступник Павел Аврамов в продолжении февраля 1836 года относительно поведения весьма скромного и занятий никаких не предпринимал» .
В начале 1840 г. в Иркутск стали прибывать свентокшижцы – участники варшавской организации «Содружество польского народа». Их было немного – десять человек – все отправлены «в работы на Нерчинские заводы». После каторги часть поляков распределили в пределах Западного Забайкалья. Эугенуш (Евгений) Жмиевский вышел на поселение в Кабанское Ильинской волости Верхнеудинского округа, а Константин Савичевский – в станицу Кударинскую Успенской волости Иркутской губернии. Савичевский – один из главных руководителей свентокшижцев – первоначально жил в ссылке уроками, поддерживал дружбу с декабристом В.К. Кюхельбекером, бывшим на поселении в Акше .
Летом 1845 г. в сибирскую ссылку были отправлены представители организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 1840-х годов. Так, в Западном Забайкалье находились: Леопольд Добрский, после отбытия наказания каторжными работами в Петровском Заводе, в 1851 г. вышел на поселение в Тарбагатайскую волость Верхнеудинского округа, затем проживал в Иркутске; Александр Карпиньский, каторгу отбывал при Александровском заводе, поселение – при Петровском; Фелицьян Карпиньский, также жил при Заводе; Шимон Кжечковский, сослан на поселение в Тарбагатайскую волость, проживал здесь в 1851–54 гг.; Ян Новаковский, после каторги на заводах Култуминской дистанции работал на приисках в Верхнеудинском округе; Игнацы Пюро, отбывал поселение в Урлукской волости; Александр-Ян Родкевич, каторжанин при Дучарском заводе, затем по билету работал на одном из приисков по реке Гремучей .
Как видим, большинство ссыльных, прежде чем попасть на поселение, прошли каторжные работы на заводах Нерчинской системы. Часть из них высылались с лишением всех прав состояния, были и такие, кто испытал после суда шпицрутены, например, Я. Новаковский, – «прогнан сквозь строй через 500 человек два раза» и лишь потом отправлен в Сибирь.
В начале 1850-х годов на каторжные работы в Нерчинские заводы были сосланы поляки – участники национально-освободительных организаций и революционного движения 1848 г. Часть польских ссыльных имели дворянские корни, владели когда-то землей или служили, занимая высокие посты и должности. В Западном Забайкалье им нередко приходилось испытывать крайнюю нужду, работать наравне с людьми «простого звания». Например, Антоний Аксамитовский, из шляхтичей, в Петровском Заводе разводил домашний скот, сеял хлеб, шил одежду; Александр Гржигоржевский, из помещиков Родомской губернии, работал на Петровском Заводе, получал незначительное пособие; Франц Кноль, из дворян, в Ильинской волости занимался хлебопашеством, изготавливал глиняную посуду, курительные трубки, был фельдшером; Шимон Кржечковский, из дворян Люблинской губернии, жил в Селенгинске, в качестве гувернера воспитывал детей купца Д.Д. Старцева; Иосиф Львовский, шляхтич, на поселении в Читканской волости, портняжничал; Моцей Стрекоцинский, дворянин Варшавской губернии, жил в Петровском Заводе, работал по найму .
Самых больших размеров достигла польская ссылка после подавления национально-освободительного восстания 1863–1864 гг. По разным источникам, в Сибирь за три года было отправлено от 18 до 22 тысяч польских патриотов. Часть ссыльных отбывали наказание в Восточной Сибири, в частности, на Нерчинской каторге, а затем выходили на поселение в Западное Забайкалье.
Сколько поляков было сослано в Восточную Сибирь после событий 1863 г., точных данных нет. Из «Отчета о состоянии Забайкальской области за 1865 год» следует, что по случаю происходивших беспорядков в Царстве Польском, в Забайкальскую область в целом только за один год выслано «для употребления в каторжные работы на Нерчинских заводах 1595 политических преступников», которые были размещены частью в заводских зданиях, частью в зданиях, принадлежащих военному ведомству .
Чтобы оценить масштабы ссылки 1860-х годов, например, для Западного Забайкалья, приведем данные, взятые из «Алфавита ссыльных поляков в Сибири», составленном в 1869 г. и опубликованном только в 2007-м, проанализировав лишь первый том, буквы от «А» до «К»: Андржейкович Фома, Илькинская волость; Булгарин Иосиф, Берте Андрей, Герке Готфрид, Зыгзон Иосиф, – Троицкий солеваренный завод; Барабаш Викентий, Бартошевич Андрей, Бронишевский Людвиг, Буген Венедикт, Буковский Станислав, Байковский Владислав, Бржезовский Ян, Брудницкий Кахтан, Василевский Нарцисс, Василевский Феликс, Вержбицкий Антон, Войткевич Каспер, Волнистый Карл, Влоцкий Фридрих, Гонстальский Лукаш, Гедрониц Казимер, Годлевский Леонтий, Генутович Франц, Годлевский Целестин, Горбовский Илья, Голкевич Адам, Горецкий Игнатий, Грондзкий Иван, Грикстис Варфоломей, Гржимайло Амбросий, Гролкевич Ян, Гергелевич Северин, Зенкович Анатолий, Ковалевский Юзеф, Кнопинский Павел, Кулятинский Николай, Калиста Андрей, Каминский Франц, Краевский Павел, Керонский Александр, Каменецкий Владислав, Кружмановский Августин, Кочаровский Игнаций, Климкевич Владислав, Кулаковский Феликс, Козловский Франц, Ковалевский Феликс – селение Тунка; всего – 47 человек .
Порядок распределения и условия пребывания польских повстанцев в Сибирской ссылке имели свои особенности. Так, согласно «Правил по устройству быта политических ссыльных, сосланных в Восточную Сибирь из Царства Польского и Западных губерний» поляки «в видах обеспечения их быта, распределялись по утверждению начальника губернии, применяясь к роду занятий каждого». Сосланные поляки, желавшие в местах поселения заняться земледельческим трудом, наделялись землей. Отдельным пунктом правила предполагали «водворять поляков-ремесленников, мастеров и прочих в казенные и все имеющиеся в губерниях частные заводы». Те же, кто устроил свое хозяйство, «при хорошем поведении» могли остаться на местах водворения и после окончания срока наказания.
Такое исключительное отношение к полякам было продиктовано, с одной стороны, хроническим недостатком в Забайкалье квалифицированных рабочих рук, с другой – преобладанием среди ссыльных людей столь дефицитных рабочих профессий. Вот, например, список поляков, изъявивших желание остаться после окончания срока ссылки в Забайкалье, составленный в апреле 1873 года. В списке 54 фамилии. Большинство поляков «испрашивали разрешение» поселиться близ Читы, а также на Нерчинских заводах. Девять человек предполагали остаться в Западном Забайкалье: Артецкий Константин – мыловар – Верхнеудинск; Брудницкий Иван – колбасник – Верхнеудинск; Дрейзонтен Ян – пильщик – Петровский Завод; Жоховский Игнатий – мыловар – Верхнеудинск; Ковальский Николай – портной – Петровский Завод; Игначевский Иосиф – слесарь – Тарбагатайская волость; Молиенко Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Прушинский Иосиф – сапожник – Петровский Завод; Синдер Нохейм – булочник – Петровский Завод.
Как видим, в Сибири стремились остаться люди «простого звания», рабочих профессий и специальностей. Не случайно, устройство поляков на прииски Забайкалья было максимально упрощено: желающим работать на добыче золота, например, необходимо было всего лишь иметь одного поручителя, коим охотно выступал хозяин прииска, а также разрешение станового пристава. При этом переезды с прииска на прииск внутри одной компании, даже если они отстояли друг от друга на сотни километров, также не требовали особого разрешения, чем поляки широко пользовались, перемещаясь с одним «билетом» по всему Забайкалью .
Несмотря на столь либеральное отношение, закон предусматривал относительно польских ссыльных и серьезные ограничения. Они не имели права заниматься частным извозом, воспитанием детей, «преподаванием наук» и искусств, содержать аптеки, фотографии и литографии, торговать вином, занимать какие-либо должности в правительственных учреждениях. Впрочем, особенностью польской ссылки в Забайкалье было то, что польские изгнанники всегда с успехом занимались всем вышеперечисленным. Например, Петр Боровский, после Нерчинской каторги занимался золотодобычей, имел собственные прииски, где охотно предоставляя работу нуждающимся полякам; Иосиф Валецкий изготавливал мыло и свечи; Франц Вардынский, Юлиан Иордан, Кароль Рупрехт служили в золотопромышленных компаниях, Алоизий Венда управлял маслоделательным заводом; Мечислав Зарембский имел земельный участок, вел сельское хозяйство, был записан в купцы третьей гильдии; Кароль Подлевский поставлял зерно горному управлению; Александр и Фелициан Карпинские основали в Верхнеудинском уезде фабрику по производству швейцарских сыров; К. Савичевский основал завод, на котором производил ежегодно мыла на 12 тыс. рублей и на 3,5 тыс. масла кедрового ореха, вел крупную торговлю в Кяхте; Иван Орачевский занимался медицинской практикой .
Наш современник, профессор Вроцлавского университета А. Кучиньский, указывая на созидательный, деятельный образ жизни ссыльных поляков, так писал, о труде поляков: «Они искали какого-либо осмысленного места в этом новом для них пространстве, места не только в топографическом смысле, ибо таковое было им назначено царским приговором, но места осмысленного наполнения своей жизни в ссыльном отдалении, нередко свободной от арестантских рот, кандальной каторги или нелепого замыкания в тюрьмах и сибирских гарнизонах. Некоторые из этих ссыльных находили такое место, берясь за различные занятия – купечество, золотоискательство, ремесла, земледелие, но были и такие, которые смысл ссыльного существования наполняли познавательной деятельностью в области географических, естествоиспытательских и этнографических исследований. Предпочтения, которые они внесли в свою ссыльную жизнь, обозначали каким-то способом новый горизонт их существования за пределами отечества» .
Местные жители охотно нанимали политических ссыльных на службу: «политики» были грамотными, вели дела честно, были обязательными и исполнительными, да и стоили меньше. Приведем строки из письма П.Д. Баллода, отбывшего каторгу на Александровском заводе А.С. Фаминицину от 3 июля 1870 г., «Пишу Вам это письмо из Посольска, куда меня нелегкая принесла из Верхнеудинска больного. И сижу я здесь третью неделю и ожидаю, когда придет сюда какое-нибудь судно или пароход и увезет меня через Байкал. Когда я выезжал из Александровского завода, то мне предлагали несколько мест купцы и разные предприниматели с порядочным содержанием, и даже один бурят, у которого я покупал скот, сказал мне: «Друг, оставайся здесь, я тебе дам 3 руб. в месяц жалованья и просто 500 быков, и ты торгуй, как знаешь». Разумеется, для меня прямой расчет был остаться там, но по правилам в Забайкальской области никого из государственных и политических преступников оставлять нельзя» .
Если русский уголовный или политический ссыльный рвались из Сибири в Европейскую Россию, рассматривая ссылку как временное удаление из привычной среды, то поляки на месте поселения без промедления пускали прочные корни – обзаводились добротной усадьбой, домашним скотом, активно искали занятие своим способностям. Здесь они создавали семьи, растили детей, занимались предпринимательством, делали служебную карьеру.
Нередко ссыльные поляки столь крепко прикипали к сибирской земле, обзаводились хозяйством, что не могли все это бросить и немедленно вернуться на родину. Вот, например, показательное прошение Ф. Далевского Н.П. Дитмару, написанное после «высочайшего соизволения от 25 мая 1868 г. об облегчении участи политических ссыльных: «Так как я, имея свою мыловарню и для обслуги ея лошадей и быков, принужден был сделать запас на зиму, а именно сена и дров, которые я закупил у окрестных жителей, то покорнейше прошу, Ваше превосходительство, оставить меня на поселение в Забайкальской области. Ежели бы это было возможным, то оставить меня, по крайней мере, на один год» .
ППольское социалистическое движение 1880-х годов, наряду с российским народническим, дало Сибири новых ссыльных. Революционные выступления этого периода захватили прежде всего разночинскую молодежь, студентов и гимназистов. Изменившийся характер революционного движения заставил правительство изменить и тактику борьбы с ним – все больший размах получали не судебные, а административные высылки в Сибирь под надзор полиции. В Западное Забайкалье, в Тунку, например, был отправлен А. Лукашевич, осужденный по процессу «50-ти» и «193-х». В 1878 г. на жительство в Баргузин был выслан дворянин Юзеф Окушко, обвинявшийся в «преступной пропаганде». Окушко прибыл в город 14 июня 1879 г., «занимался токарным и слесарным мастерством, получал от казны пособие в размере 15 копеек в сутки и 1 руб. 50 коп. в месяц на квартиру, имел семейство, состоящее из жены и дочери». В марте 1880 г. в Баргузин был поселен на жительство под строгий надзор полиции отставной штабс-капитан Л. Черневский, обвинявшийся в социалистической пропаганде. Согласно отчету местного исправника, в ссылке Черневский занимался столярным делом, получал от казны денежное пособие в размере 72 рублей в месяц .
По-прежнему одной из самых крупных колоний поляков в Забайкалье и Восточной Сибири оставалась Тунка. В 1880-е годы здесь находились Бронислав Шварце, высланный за участие в томском «Красном Кресте», ссыльные пролетариатцы Михал Манцевич, Стэфан Ющиньский, а также Юзеф Пилсудский, Рклицкий, Лойко и другие. Собственными силами колония обрабатывала небольшой участок земли и убирала хлеб .
Во второй половине 1880-х годов Б. Шварце и Аф. Михайлович обратились к директору Иркутской магнитно-метеорологической обсерватории с просьбой, разрешить им организацию в Тунке постоянных метеорологических наблюдений. Директор, с одобрением встретив это предложение, «покорнейше» запросил губернское правление и получил ответ в декабре 1887 г. за подписью Иркутского вице-губернатора: «… нахожу вполне возможным разрешить поднадзорным производство метеорологических наблюдений в селе Тункинском, так как подобное занятие не исключается смыслом Высочайше утвержденного 12 марта 1882 г. Положения о полицейском надзоре и кроме того избавит этих поднадзорных от праздности, гибельно влияющей на нравственность их состояния .
Одно из главных событий в истории польской ссылки Восточной Сибири XIX века – восстание 1866 года на строительстве Кругобайкальской дороги. Необходимо отметить, что правительство стремилось всячески затушевать политический характер выступления польских ссыльных на Кругобайкальской дороге. Слово «восстание» не упоминалось. События 1866 г. на границе Иркутской губернии и Забайкальской области именовались как «побег с работ ночью 25 июня и производство различных беспорядков, насилий и убийств» или «вооруженное возмущение». Тем не менее, этот «побег» подвергся всестороннему расследованию, из материалов которого можно определить общее количество участников. Так, например, из «Списка политических преступников, бывших на Кругобайкальской дороге в 1866 году», составленном для Временного управления по надзору за политическими в Восточной Сибири», следует, что к дознанию были привлечены 719 человек. Из них, виновными по первой категории признаны 220 ссыльных, по второй – 171, у остальных – «участие в бунте не обнаружено» .
В 1873 г. сроки каторжных работ для поляков – участников восстания – в качестве царской милости, были сокращены. По Высочайшему соизволению от 19 апреля 281 человек «за безукоризненное поведение» были отправлены на поселение, а три каторжанина – К. Арцимович, Л. Ильяшевич и А. Недермейер, обвинявшиеся «кроме возмущения в насилии, грабеже и поджоге», – переведены в разряд «исправляющихся» .
Большая часть ссыльных поляков из крестьян, расселенных в восточносибирских селах, уже в третьем поколении обрусели. Они пустили прочные корни на сибирской земле, пополняя податные сословия. Польское дворянство, наоборот, после амнистии в большинстве случаев выехало на родину.
В 1860-е годы одним из центров размещения политических ссыльных в Восточной Сибири являлся Петровский завод. С января по декабрь 1864 г. здесь находились ссыльные гарибальдийцы, участники польского восстания. В 1863 г. они были взяты в плен русскими войсками, осуждены в Варшаве на значительные сроки каторжных работ и доставлены в Западное Забайкалье. На заводе работали десять человек: Эмиль Андреоли, профессор истории одного из парижских лицеев, Шарль Ришар, уроженец Риги, француз Луи-Альфред Дие, граф Луиджи Кароли, Фебо Арканджели, Джузеппе Клеричи, Амброджио Джупони, Александр Венанцио, Джакомо Меули, Ахилл Бенди. Гарибальдийцы прибыли из Иркутска в составе большой партии польских ссыльных, насчитывавшей не менее 74 человек, из которых известны лишь некоторые имена: Эпштейн, Дворжачек, Крысинский, Соколовский. Осматривая прибывших, доктор И.С. Елин выделил из партии 30 человек наиболее ослабленных и поместил их в заводскую больницу .
О числе польских ссыльных в округах Иркутской губернии можно судить по следующим цифрам за 1871–1872 гг.: в Иркутском округе политических – 794; Нижнеудинском – 290; Балаганском – 1090; Киренском – 43 и Верхоленском – 66, а всего – 2778 человек . Немало поляков были заняты тяжелым каторжным трудом. В ведомости политическим преступникам, находящимся в селе Лиственничном в заведывании зауряд сотника П. Попова на 3.01. 1866 г. 206 польских фамилий и имен. В ведомости политических преступников, находящихся в работах при Петровском железоделательном заводе за сентябрьскую треть 1865 г. 160 польских имен. В Троицком сользаводе – 90 поляков. Кондуитный список политическим преступникам, находящимся в Муравьевской гавани и г. Сретенске – 177 поляков. Против каждой фамилии стоит оценка за поведение. В основном, в деле записи: «поведения хорошего», но есть и «дерзок» или «вообще дурного поведения». В списке политических преступников в деревне Сиваковой (Нерчинский округ) – 903 польских фамилии . Большая колония польских ссыльных сложилась в Иркутске. По воспоминаниям Агатона Гиллера, в городе в конце 1850-х гг. уже было не менее 150 поляков .
Несмотря на обилие архивного материала о ссылке поляков в Восточную Сибирь, сегодня приходится констатировать, что эта тема остается изученной недостаточно. Проблемы польской ссылки по-прежнему иллюстрируются на примере нескольких десятков или сотен имен поляков, в основном представителей движения 1830-х гг. До сих пор не создан «социальный портрет» ссыльного поляка: мы не знаем численность, возраст, имущественное положение, географию расселения и род занятий основной массы изгнанников.
Дальнейшее изучение истории польской ссылки в Восточной Сибири требует, таким образом, прежде всего обобщающих исследований на основе привлечения и введения в научный оборот массовых архивных источников.

1. Колонизация Сибири в связи с общим переселенческим вопросом. СПб.: Комитет Сибирской железной дороги, 1900. С. 36.
2. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири // Ссыльные революционеры в Сибири (XIX в. – февраль 1917 г.). Иркутск, 1973. Вып. 1. С. 255.
3. Шостакович Б.С. Ссыльные участники экспедиции Юзефа Заливского в Восточной Сибири (по материалам Государственного архива Иркутской области) // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 5. С. 26–27.
4. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 275.
5. Государтсвенный архив Иркутской области (ГАИО). Ф. 24. Оп. Оц. Д. 181. Лл. 23, 30, 51.
6. Шостакович Б.С. Материалы Государственного архива Иркутской области о пребывании в Восточносибирской ссылке свентокшижцев – участников варшавской организации «Содружество польского народа» // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1983. Вып. 8. С. 64–65.
7. Шостакович Б.С. Материалы Восточносибирских архивов о ссыльных участниках организации Петра Сцегенного и связанных с ней польских конспиративных групп первой половины 40-х годов XIX века // Ссыльные революционеры в Сибири… Иркутск, 1980. Вып. 7. С. 24–27.
8.Тимофеева М.Ю. Участники польского национально-освободительного движения в Забайкальской ссылке (1830–1850 годы): Биобиблиографический справочник. Материалы к «Энциклопедии Забайкалья». Чита, 2001.
9. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 686: ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 81.
10. Ссыльные поляки в Сибири: XVII, XIX вв.: Исследования и материалы / Отв. ред. Ф.Ф. Болонев. Новосибирск, 2007.
11. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 814. Л. 2 об.
12. Тимофеева М.Ю. Указ. соч.
13. Кучиньский А. Польские известия о бурятах и их познавательная ценность (в переводе Б.С. Шостаковича) // Сибирско-польская история и современность: актуальные вопросы: Сб. мат-лов межд. научн. конф. Иркутск, 2001. С. 287.
14. Политическая ссылка в Сибири. Нерчинская каторга. Новосибирск, 1993. Вып. II. Т. 1. С. 217–218.
15. Там же. С. 213.
16. ГАИО. Ф. 24. Оп. ОЦ. Д. 951. Л. 5, 6 об.
17. Шостакович Б.С. Политические ссыльные поляки и декабристы в Сибири… С. 102, 108.
18. ГАИО. Ф. 25. Оп. Оц. Д. 5. Л. 3.
19. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 501. Л. 60–120.
20. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 507. Л. 18.
21. Кубалов Б. Страница из жизни гарибальдийцев в Петровском Заводе // Свет над Байкалом. 1960. № 4. С. 139–141.
22. ГАИО. Ф. 600. Оп. Оц. Д. 81. Л. 136-141.
23. ГАИО. Ф. 24. Оп. Оц. Д. 905. Л. 11-107.
24. Воспоминания из Сибири: Мемуары, очерки, дневниковые записи польских политических ссыльных в Восточной Сибири первой половины XIX столетия. Иркутск, 2009. С. 623.

Воспроизводится по:

Вклад польских ученых в изучение Восточной Сибири и озера Байкал: материалы Междунар. науч.-практ. конф. Иркутск, 23-26 июня 2011 г. - Иркутск, 2011. - С. 108-116

Вклад ссыльных поляков в развитие Сибири во второй половине XIX века. Попавшие в Сибирь польские политические заключенные и у себя на родине составляли наиболее передовую часть общества, в Сибири же, где царила поголовная неграмотность, эти её невольные обитатели становились проводниками культуры и просвещения. Повышение грамотности населения ссыльные с народническими взглядами считали одним из факторов кардинального переустройства общества.

Первыми ссыльными в Сибири явились разбитые польские повстанцы 1830г. и участники дела 1833г. В 1839г. в Сибири появляются поляки по делу "товарищеской организации народа", участвовавшей в заговоре Конарского, и далее, на протяжении 1840-х годов польская ссылка не прекращалась. Большинство невольников этого периода являлись дворянами и лишь небольшую часть составляли солдаты и крестьяне. Некоторые из них уехали из Сибири по амнистии 1841 и 1856гг.

С 1863г. в Сибирь высылаются поляки, участники второго восстания. Всего же прибыло в Сибирь за 4 неполных года (1863- 1866гг.) вместе с добровольно пришедшими членами семьи около 19 тыс. человек. Половина из этого числа получила наказание в виде "водворения", остальные ушли на каторгу (3 894), поселение (2 153), "на житьё" (2 254). Вместе с остальными прибыло 1 830 чел. Так в ссылку проследовали жёны Клечковского, Люри, Сокольского, Сосновского, Хлусевич, Доллер, Ястремского, Гедеонского и др. Социальное положение, по сравнению с предыдущим этапом, не изменилось - большую часть повстанцев составляли дворяне.

Сосланные поляки не редко протестовали против каторжного произвола. Так, в ноябре 1865 года в селе Сиваковой на Ингоде они участвовали в волнениях среди ссыльных. В июле следующего года поляки подняли восстание на кругобайкольской дороге, после которого последовало распоряжение генерал-губурнатара Восточной Сибири Н.Корсакава переселить польских ссыльных в самые глухие места губернии. Всего по Омскому следственному делу 1865 -1868 гг. было привлечено около 80-ти ссыльных поляков. Участились факты неповиновения, протестов, побегов, политической агитации. Польские ссыльные по делу "Пролетариата" (1884 года) принимали активное участие в Карийском бунте.

Прибытие в Сибирь участников польского восстания 1863 года положило начало Нарымской ссылки, где оказались несколько десятков повстанцев. Многие из них умерли, не выдержав тяжелых условий, другие бежали или уехали после отбытия срока ссылки, небольшое число попало под амнистию 1883 года, некоторые же, из числа предприимчивых, остались в Нарыме. Амнистированные, пробыв на родину несколько месяцев, разорившись, возвращались в Сибирь, к тому же многие ссыльные поляки были уже женаты на русских. "На родине я почувствовал себя чужим", - писал Ф.Кон, вернувшись из ссылки.

Внуки бывших Нарымских ссыльных - Завадовский, Родюков и др. - положили начатое дело и вели здесь торговлю имея магазины колониальных товаров. Они скупали за бесценок у остяков и тунгусов пушнину, у местных крестьян мясо, рыбу, кедровый орех и отправляли в Томск и Тюмень. С конца 1880-х годов на весь Балаганский округ (левый берег р. Ангары) были известны крупнейшие предприниматели, а в прошлом польские повстанцы Герман и Маевский. Их влиятельное заступничество, с которым приходилось считаться исправнику, помогало многим политическим ссыльным региона. Недалеко от них, на берегу р. Ангары, поселённый после выхода с каторги, открыл «питейное заведение» бывший страстный борец за независимость Польши Войцех Комар. «Эти прежние безумцы, - как писал о них Ф.Кон, - уже занимали должности в полиции, эксплуатировали туземцев, торговали водкой…».

Вышедший на поселение в Верхоленск в 1880-е годы, а затем Иркутск, другой польский политссыльный Юзефат Огрызко активно занялся разведкой новых золотоносных районов. Этот польский повстанец в 1864г. Был приговорён к смертной казни, замененной затем двадцатью годами сибирской каторги. Долгие годы он находился в полной изоляции начала в Акатуйском, затем Вилюйском остроге и являлся единственным узником этого тюремного замка до конца 1871г. Для освобождения места прибывшему сюда Н.Г.Чернышевскому, Огрызко перевели на поселение.

В неволе многие бывшие революционеры почти полностью отошли от политической деятельности. К тому же, попав в такую глушь, как, например, Минусинск, Курган или Тару, трудно было сохранить свой революционный энтузиазм и найти сподвижников. Как вспоминал польский народник Ф.Кон, «обстановочка, обрастание- действительное средство для превращения революционера в обывателя… Жизнь заставит тебя думать изо дня в день, как и где раздобыть то или другое необходимое…». По его мнению из пятидесяти полных вер в своё дело людей едва 10-15 сохранили свою «уж не революционность, а просто человеческую личность».

Политических заключенных направляли во все сибирские губернии. Вопреки утверждению А.Д. Марголиса о том что Алтайский горный округ был освобождён от водворения ссыльных, в нём проживали, наряду с другими невольниками, и польские повстанцы. Действительно существовало Высочайшее утверждение МВД от 18 июня 1808г. о воспрещении водворения ссыльных в Алтайский округ. Однако, несмотря на многочисленные рапорты бийского, и кузнецкого исправников, начальника алтайских заводов, начиная с 1864г. «об удалении польских преступников», ссыльным полякам, благодаря ходатайству генерала от инфантерии Дюгамеля, томский губернатор разрешил проживание на Алтае. Только в 1865г. в Бийский округ прибыло 54 человека, а в 1867г. в Алтайский горный округ были поселены около 200 поляков. Все они проживали преимущественно в деревнях, занимаясь крестьянскими работами. Когда же правление Алтайского округа потребовало от бийского исправника переселения ссыльных в город, тот, сославшись на дороговизну хлеба в Бийске, незнания ими ремесленного производства и, привитые ещё на родине, способности к крестьянским работам, заявил, что ссыльные сами просят оставить их в сельской местности. Если же вспомнить Ф.Кона, то большинство из поляков дворянского происхождения (а таких, как известно, было большинство) не могли даже отличить рожь от пшеницы.

Однако позднее, перебравшись в города на поселение, поляки оказались в самом центре экономической и общественной жизни. Во всех городах Сибири были магазины с надписью «Варшавский магазин», которые открывали ссыльные поляки. Товары высылались им из Варшавы, главным образом, обувь и мануфактура. Очень многие из них служили у золотопромышленников, в казённых учреждениях, полиции, казначействе, как «по вольному найму», так и на государственной службе. В тайге, под Енисейском, на золотых приисках работал служащим польский офицер Красницкий. В работах по прорытию канала для соединения системы реки Оби и Енисея участвовали политические: инженер путей сообщения Балицкий, Мицкевич, Стратонович, Андрейкович. Руководили этим проектом барон Амиков, который охотно брал на службу политических ссыльных, а, бывая в Енисейске, «проводил дни почти всегда у каракозовца М.О.Маркса».

Второй канал культурного влияния ссыльных на местное население- распространение элементов русского ремесленного производства. Поляки работали в своих мастерских (портных, сапожных, столярных). В Енисейнске обзавелись кустарными мастерскими пан Халевинский и пан Шибковский, под Иркутском держал свою мельницу Г.Миткевич. Ссыльные находили место во всех областях жизни, легко приспосабливались к новой обстановке, а иногда и к совершенноновой профессии. Так, например, С.Ф.Ковалик строил глиняные печи, рабочий-металист Роттенгрубер, сосланный в 1880г. из Варшавы по так называемому первому варшавскому социалистическому делу, работал в г. Таре Тобольской губернии, наряду с другими политическими, в столярной мастерской. Её открыл ссыльный народник М.А.Тимофеев, освоевший столярное ремесло уже в неволе. Лучшая мебель в городе производилась в этой мастерской.

Феликс Кон попал в Сибирь в 1884г. по делу польской социалистической партии «Пролетариат». Первые 8 лет он отбыл на каторге, на Каре (восточная часть Забайкалья). В последствии революционер писал: «как это не странно, но именно на каторге я провёл лучшие годы своей жизни». В 1891г. Ф.Кон вышел на поселение в Якутию, где активно занимался научными исследованиями. Долгие годы Ф.Кон трудился в Минусинском музее и обобщил его деятельность за 25 лет (с1877 по 1902) в обширном историческом очерке. Свои научные исследования Кон стремился связать с насущными потребностями угнетенного местного коренного населения. В вышедших в ссылке работах исследователь подробно рассматривает судьбы, особенности хозяйства и быта сектантов-скоцев Намского улуса, семейно-брачные отношения, физиологические и психологические данные, служащие хоактеристикой тувинцев, сойотов, якутского племени и другихсибирских народностей, сельское хозяйство Якутского округа и др. Позднее Ф.Кон написал серию статей о сибирской ссылке.

В повышении культурного уровня населения существенное место занимала организация и деятельность местных музеев. Ф.Кон подчёркивал огромное значение этих учреждений, игравших помимо научной, ещё и воспитательно-образовательную роль. Поляки оставили яркий след в создании и популяризации музейного дела Сибири. На их знаниях и энтузиазме работали Минусинский (А.И.Венцковский, Ф.Кон), Иркутский (И.Д.Черский, Н.И.Витковский), Енисейский (М.О.Маркс, Михалевич) и другие музеи. Так, в 1885г. число посетителей Минусинского музея возросло до 8 тыс. человек, причём набольший процент приходился на крестьян и инородцев, много было и таких, кто приезжал в город специально для посещения музея. Болеслав Шостокович, будучи избранным, гласным томской городской думы, выдвинул предложение основать в городе Сибирский музей с тем, чтобы после открытия в городе университета, музей использовался этим учебным заведением и был также доступен для бесплатного посещения публики.

Значительный вклад в дело научного освоения Сибири внёс Александр Чекановский. Он учился сначала в Киевском, затем в Дерптском университете, был образованным и всесторонно одарённым человеком. Много путешествовал, готовился к экзаменам на звание кандидата геологии и менеорологии, однако участие в восстании 1863 года прервало его планы, уже по пути следования на каторгу А.Чеконовский собрал интереснейшую коллекцию насекомых, в последствии переданную им в академию наук. Местом ссылки первые годы были глухие деревни Забайкалья. В этот период ему довелось добывать средства тяжелым крестьянским трудом. Затем, после помощи его друга Ф.Б.Шмидта, ставшего академиком, он смог переехать в Верхаленский округ, а 1868 году в Иркутск и заняться научными исследованиям. В 1867 и 1868 годах Чекановский ввел регулярные метеорологические наблюдения, собрал и описал 69 видов грибов, изучал геологическое строение долины реки Ангары. Активно трудился ученый и в Сибирском отделе ИРГО, разобрал его многочисленные коллекции и составил каталог. В изгнании исследователь подготовил и издал монографию о геологическом строении Иркутской губернии. Участвовал и возглавлял ряд экспедиций: Култукску, Тунгусскую, Оленекскую и др. Результаты его исследования были высоко оценены: в 1870 году Чекановский получил малую золотую медаль русского географического общества, в 1875 году – золотую медаль первого класса международного географического конгресса в Париже за составленный в ходе экспедиции карты. Огромный интерес для этнографии представляет описание Чекановским ярмарки, которая ежегодно, в течение августа, проходила в устье реки Илимпеи. На нее съезжались эвенки и якуты из самых отдаленных мест Восточной Сибири. Чекановский подробно описал это редкое этнографическое явление. И это единственное ее описание: не до, не после исследователя никому этого сделать не удалось. В результате семилетней научной деятельности А.Л. Чекановского в Сибири, натуралисты широкого профиля, были достигнуты значительные успехи в развитии геологии, географии, биологии, этнографии и лингвистики.

Вместе с Чекановским научные изыскания проводили и его ссыльные земляки – И.Д. Черский, Б.И. Дыбовский, В. Ксеножопольский, К.Нейман, Ф.Миллер, З. Венгловский. К тому же, для перемещения польских ссыльных (в отличие от других государственных преступниках) в приделах Сибири не требовалось разрешении царя, достаточно было и сибирского начальства. Так, Бенедикт Дыбовский – ученый – биолог, зоолог и врач, осуществивший многочисленные научные экспедиции на Байкал, в Забайкалье, по бассейну Амура и по Дальнему Востоку, снискал себе мировую славу фундаментальными исследованиями фауны и зоогеографии этих районов получив в 1876 году разрешение вернуться на роду, исследователь лишь не надолго оставил Сибирь.

И хотя Ф.Кон называет себя и некоторых своих товарищей «учеными по неволе», многие ссыльные занимались научными исследования еще до пребывания в Сибирь в целом же исследования и тех и других носили серьезный характер касались теоретических основ рассматриваемых проблем. Большой вклад внесли поляки в изучение разных отраслей науки. Археологические (Н.И. Витковкий), метеорологические (М.О.Маркс), зоологические (В.Годлевский, Б.И. и В.И. Добывский), этнографические и антропологические (Ф.Кон, В.Л. Серошевский, Б.Шостакович, Э.К.Пекарский, Н.А.Виташевский), геологические и географические (А.Л.Лекановский, И.Д.Черский, А.И.Венсцковский), палеонтологические (И.Д.Черский), исскуствоведческие (С.Вронский, В.В. Флек, В.Ф. Оржешко) исследования Сибири не потеряли своего значения до сих пор. Из-за малочисленности сибирской интеллигенции они сыграли ощутимую роль в развитии культурных контактов с местным населением.

Ссыльные не имели права давать уроки, вести знакомство с учителями и учениками всех видов учебных заведений, не могли заниматься журналиской деятельностью. На потребность регионах интеллектуальных силах была на столько велика, а возможность политического влияния на местное население на столько маловероятным, что начальство уступало требованиям жизни. Ссыльные поляки выступали корреспондентами многих сибирских газет, занимались медицинской и педагогической практикой, принимали участи в местном городском самоуправлении.

Разными путями попадали поляки в Енисейскую губернию. Со времен Ивана Грозного ссылались сюда военнопленные поляки, литвины, немцы. В XVII веке приходили с отрядами казаков-землепроходцев. С конца XVIII в. в сибирские губернии попадают тысячи каторжан и ссыльнопоселенцев из числа участников польских восстаний.

С 1890 по 1918 год происходило насильственное и добровольное переселение из западных губерний. В Сибирь в поисках лучшей доли и свободных земель устремились польские крестьяне. Этот поток усилился в годы столыпинской аграрной реформы. Именно в этот период было образовано десять польских деревень и около 70 хуторов. Сразу после заселения новых участков в 1896–1897 гг. крестьяне-переселенцы католического вероисповедания начали ходатайствовать об образовании приходских участков и о постройке католических церквей. Костелы были построены в Красноярске и Ачинске, деревнях Конок, Креславка, Лакино.

История маленькой деревеньки Александровки Краснотуранского района началась в далеком 1896 году. По воспоминаниям старожилов сначала на участок таежной сибирской земли, носивший название Кожуховский, с Волынской губернии (Житомирская область, северо-запад Украины) прибыли первые семь первопоселенцев, желавших поселиться на свободных землях Сибири: Михаил Дора, Иван Рогал, Яков и Александр Керш, Филипп Криспин, Филипп Сиско и Фридрих Гузик.

Мазуры – первые переселенцы

Жители Волыни, называвшие себя мазурами и частично немцами, бросили родные края и ехали за тысячи километров. Сибирь встретила переселенцев с распростертыми объятиями: личная земля – пока глаз хватает; лес и река рядом. Место, где решили обосноваться переселенцы, находилось на севере Минусинского уезда. Первым его облюбовал житель села Кортуз Кожуховский, построивший в этом таежном раю свой дом. Место было раздольное, живописное и благодатное. Прибывшим с далекой Волыни «разведчикам» оно понравилось. Трудолюбивые крестьяне нашли свободное место на отдаленном угорье, выкопали землянки, отвоевали у тайги огромные поля, засеяли их хлебами, построили дома и подсобные помещения. Через пять лет некоторые переселенцы смогли продать в уездном городе Минусинске по две телеги зерна.

Так как среди поляков преобладали мужчины, стали появляться смешанные браки. В семьях переселенцев рождалось много детей: 8-10 ребятишек было нормой для польской семьи. По большому счету все александровцы друг другу если не близкая, то дальняя родня. И фамилии сохранились со времен первых поселенцев: Сидлик, Круско, Павельчик, Габрат, Криспин. В 90-х годах XIX века в Кожуховке было 368 жителей, державших 68 единоличных хозяйств.

Все взрослые в семьях были верующими. В будни работали не покладая рук, а в воскресенье собирались в одном месте и проводили служения: проповедовали, пели, беседовали. Жили единолично. На свободных от леса местах сеяли хлеб (рожь, пшеницу), картофель, лен, коноплю, разводили скот. Сами ткали ткани, из них шили одежду. Образцовый порядок в хозяйстве трудолюбивых поселенцев привлекал в деревню все новых жителей. Вместе с деревней росла и община баптистов, сохранившаяся до сих пор.

Среди жителей Кожуховки был приехавший с пятью сыновьями энергичный и общительный Александр Керш, который пользовался уважением и непререкаемым авторитетом и был избран руководителем местного Совета, проводил коллективизацию. Это в его честь в 30-е годы деревню переименовали в Александровку. В 1933 году образовался колхоз имени Розы Люксембург. Тех, кто не захотел в него вступить, садили в тюрьму. Колхоз был крепким: в нем была пимокатка (еще в ней выделывали шкуры и шили сапоги), курятник, свинарник, конюховка, сливотделение, маслобойня (делали растительное масло).

Свободная и счастливая жизнь александровских поляков закончилась с началом репрессий и Великой Отечественной войны. Были аресты по доносам за «контрреволюционную деятельность». В 1937-м арестовали почти всех мужчин села, в том числе и Александра Павельчика, дедушку моего мужа Николая Круско. Второго августа 1937 года он был расстрелян в Минусинской тюрьме. Другой дедушка Август Круско, бывший офицер царской армии, председатель колхоза, умер от голода на Магадане. А до этого был обыск, после которого вывезли из дома все самое ценное, в том числе и продукты. Семья осталась умирать голодной смертью. После этого пришлось бабушке вступить в колхоз.

Долюшка женская...

В 1941 году всех молодых мужчин, а чуть позже и женщин отконвоировали в трудармию. У штурвалов тракторов встали Ольга Сидлик, Альбертина Тевс, Марта Шмедко, Евгения Рябцева (Гузик), окончившие в Краснотуранске курсы комбайнеров.

В 1943 году и этих женщин забрали на лесоповал в Свердловскую область и Бурятию. В трудармию были отправлены и родители Николая Августовича: Э. Павельчик и А. Круско. Им было только по 16 лет. Положение репрессированных мало чем отличалось от положения уголовников – конвой, унижения и произвол начальства, смерть от голода и непосильной работы в уральских шахтах.

В родные места начали возвращаться только в 1947 году. Иван Гузик, попавший после лагеря в трудармию, умер от истощения, как многие другие больные и искалеченные, умиравшие по пути домой и даже в стенах родного дома. Родители Н.Круско прибыли в родную деревню в 1947 году.

Жизнь постепенно входила в нормальное русло. Создавали семьи, рожали детей, работали в колхозе и на собственном подворье. И везде был порядок – любили и умели трудиться александровцы!

В 1963 году совхоз соединился с Кортузским совхозом-миллионером, директором которого был Клочков. Жить стали получше, людям начали выдавать хлеб на трудодни, приобреталась новая техника. Затем отделились от Кортуза, создали в Александровке совхоз «Передовой». Появился в деревне новый магазин, строились дороги и жилье. В 1965 году открылась в Александровке восьмилетняя школа, объединившая три жилых дома, через два года построили новую школу. В 1978 году возвели телевышку, начались трансляции передач, и народ стал приобретать телевизоры.

Когда-то деревня имела две улицы, вторая (не очень большая по размеру) называлась Причепиловкой, как бы случайно прицепившаяся к главной добротной улице.

Приглашение на свадьбу

До сих пор любят свою малую родину жители этого таежного села. Некоторые традиции предков забылись, но многие любовно хранятся в памяти потомков первых переселенцев. Не все жители сегодня знают свой язык, иные лишь понимают, но говорят с трудом. Еще в 80-х ребятишки дома и в школе на переменках разговаривали по-польски.

Готовят поляки разные национальные блюда (за годы жизни в украинской Волыни и русской Сибири их кухня смешалась с немецкой и белорусской): драники, капусту с мясом, кислые (с кислым молоком) и сладкие супы, печеную немецкую ривель-куху, мазурские вушты (фушер) и русские пельмени. Интересен обычай: на Пасху в деревне принято обливать человека в постели водой, взятой из ручья в то время, когда «солнышко играет».

Деревенские свадьбы, проходившие по польским традициям, остались лишь в памяти некоторых сельчан. Вот только слова глашатая – «прозка» не забылись с годами: «День добрий, пане-господаре! От субботы на неделе просе я вас на веселе. Кабы ви так добри были, ютро на веселе прибыли… Просе конежу овсу, а мне, молодому, просе Румке жина доброге», – говорил зазывала, въезжая на своей лошади прямо в дом к хозяевам, приглашая их на свадьбу.

Чтобы лошадь не пугалась, и ей на ливали «для храбрости». Старинные фотографии дают представление об одежде молодоженов. У невесты на голове был венок из цветов и разноцветных лент – символ целомудрия. У жениха и пяти неженатых «друганов» костюмы также были разукрашены цветами и лентами. Когда молодожены шли, в их честь стреляли из ружья патронами, заряженными цветными бумажками наподобие конфетти. Свадьба, на которую приглашали всю деревню, длилась три дня.

Разъезжаются люди из села, лишь несколько десятков семей остались в этом таежном краю. Многие односельчане приезжают на лето. И хотя деревня со славной историей постепенно теряет своих жителей, тем не менее многие трудолюбивые «господаре» работают и держат большое хозяйство, во многих семьях по трое и более детей, которых они достойно воспитывают и которым дают образование. Все перенесли люди этой деревушки. Коренных поляков в селе осталось мало.

Нина Круско, с. Майское Утро (АП)
газета "Идринский вестник" №2, 2017 г.

Конец XVI — начало XVII вв.: Ссылка в сибирский регион
военнопленных эпохи русско-польских войн. Общая
численность данной группы польского населения достигала 1,5
тысячи человек. По условиям Деулинского перемирия 1619 г. и
Андрусовского мира 1667 г. [Московские трактаты 1667 и 1672 гг.]
между Россией и Речью Посполитой, производился обмен
военнопленными и возвращение поляков на родину.

1760 — 1770-е гг.: Первая массовая ссылка в Сибирь
политических противников царизма в Польше — участников
так называемой Барской конфедерации (1768-1772),
выступавшей вооруженным путем против официального
правительственного курса Речи Посполитой и России.
Большинство из представителей этого движения оказались в
ссылке на территории Западной Сибири, но некоторые волею
судеб были высланы еще далее на восток и оказались в пределах
административных границ Иркутской губернии. Из
числа ссыльных барских конфедератов наиболее известным
сделалось имя Маурыцы Аугуста (Морица-Августа) Беневского
— офицера польско-словацко-венгерского происхождения, человека
необычной судьбы, прославившегося своими громкими
авантюрными приключениями, характерными для богатого на них
бурного XVIII столетия.

1794 г.: Ссылка участников национально-
освободительного восстания под руководством Тадеуша
Костюшко. Их общее число точно не установлено,
приблизительно — до нескольких тыс. чел. Один из наиболее
известных представителей этой группы ссыльных — костюшковский
бригадир (генерал) Юзеф Копэць, отбывший несколько лет в
изгнании на далекой Камчатке и оставивший ценный по
фактическому содержанию «Дневник», в котором среди прочего
отражены его впечатления при проезде через Иркутск.

1795- 1813 гг.: Ссылка отдельных представителей
патриотических организаций после 3-го раздела Речи
Посполитой и пленных из польских воинских частей,
сражавшихся на стороне Наполеона в эпоху Отечественной
войны.

1815 — 1820-е гг.: Высылка ряда участников польских
организаций «филоматов» («любители знания»; действовала в
среде студентов и выпускников Виленского университета; один из
отправленных на восток России «филоматов» — будущий
выдающийся ученый монголовед и бурятолог Юзеф (О.М.)
Ковалевский) и Патриотического общества (С.
Кшижановский и др.), поляков из состава декабристских
организаций (Ю. Люблиньский, М. Рукевич и др.).

1833 — 1850-е гг.: Ссылка деятелей конспиративных
освободительных организаций и групп в Польше и на
сопредельных землях: экспедиции Заливского, «Союза
польского народа» (организации Шимона Конарского и
«сьвентокшижцев»), «Крестьянского союза» Петра
Сцегенного и повстанцев 1846 и 1848 гг. В общей сложности
— несколько сотен человек. В их числе — целая плеяда ярких
личностей: Э. Фэлиньская, Г. Эренберг, Г. Зелиньский, Л.
Немировский, А. Гиллер, Ю. Ручиньский, Ю. Сабиньский,
оставившие большое «сибирско-польское» культурно-
историческое наследие, и многие другие.

1863 — вторая половина 1860-х гг.: Массовая ссылка
участников Польского (Январского) восстания 1863-1864 гг.
Общая численность всех репрессированных повстанцев по
официальным источникам немного превышала 18 тыс. чел.
Реальная цифра до сих пор не установлена, и мнения
исследователей по этому вопросу существенно расходятся.
К выдающимся деятелям этой эпохи принадлежат десятки
известных и заслуженных людей. Среди них ученые-
исследователи сибирского края — биолог и врач, оригинальный
общественный деятель Бенедикт Дыбовский (зачинатель
современной лимнологии и научного изучения Байкала), его
соратник по экспедициям, натуралист и изобретатель Виктор
Годлевский, геологи Ян (И.Д.) Черский и Александр (А.Л.)
Чекановский, археолог Миколай Витковский; педагог Феликс
Зенькович, художники Александр Сохачевский, Станислав
Котерля, Станислав Вроньский, Максымильян Оборский,
врачи Юзеф Лаговский, Вацлав Лясоцкий, Болеслав Свида,
Эдвард Пекарский и многие другие. Это и тысячи простых
тружеников: крестьян, ремесленников, мелких служащих,
специалистов в самых разных областях.

1870 — 1880-е гг.: Ссылка деятелей польского
социалистического и пролетарского движения. В Сибири
отбывали наказание представители многочисленных его течений и
организаций, начиная от первых социалистических групп (Вацлав
Серошевский, Станислав Лянды и др.), партии «Первый
Пролетариат» (в частности, Феликс Кон, Тадеуш Рехневский
Михал Войнич, Людвик Янович) до Польской социалистической
партии (ППС) (ее молодым деятелем был Юзеф Пилсудский —
будущий лидер возрожденного Польского государства) и социал-
демократии Королевства Польского и Литвы (СДКП и Л) (в числе ее
представителей был Феликс Дзержиньский).

1890 — 1910-е гг.: Переселение крестьянства и трудовая
эмиграция в Сибирь населения из польских регионов
Российской империи.
В период начавшегося интенсивного капиталистического
развития Сибири сюда переезжали тысячи выходцев из районов
Королевства Польского и сопредельных западных территорий
тогдашней Российской империи со значительным польским
населением (Белоруссия, Украина, Прибалтика). Поводы для
данной внутренней эмиграции были разнообразными, в основном —
экономического характера. Развитие края вызывало спрос на
дефицитные в то время специальности инженеров,
техников, учителей, врачей, экономистов, различные рабочие
профессии. Для государственных служащих действовали
различные льготы, привлекавшие перспективами поправить свое
финансовое положение, сделать карьеру. В сфере частной
коммерческой и производственной деятельности возникали
возможности выгодного приложения своего капитала. Все это
стимулировало приток в Сибирь поляков. Немало лиц польского
происхождения приложило свои силы к научному изучению
обширных сибирских пространств. Заметно пополнился контингент
переселенцев-поляков в сельские местности Сибири в период так
называемой Столыпинской аграрной реформы (1906 — 1917).
Большой приток выходцев из Польши вызвало сооружение
Великой Сибирской железнодорожной магистрали (1891 — 1901),
русско-японская война 1904-1905 гг. Характерные примеры
указанного процесса — возникновение польских
переселенческих сел — Белосток (в 189 км от Томска) в
Западной Сибири, Вершина (ок. 200 км от Иркутска) в Восточной
Сибири. Большую известность приобрел в Забайкалье Юльян
Талько-Грынцевич, служивший 16 лет окружным врачом в
Троицкосавске-Кяхте, основатель местного музея и отдела
Русского Географического общества, неутомимый исследователь в
сфере антропологии, археологии и этнографии региона.

Хотя добровольное переселение поляков в Сибирь
существенно усилилось в указанный период, в сущности оно
наблюдалось и на всех более ранних хронологических этапах
истории поляков в Сибири: военнослужащие, государственные
чиновника, католическое духовенство, отдельные предприимчивые
лица и т.д. — составляли определенную часть населения Сибири по
меньшей мере с конца XVIII и на протяжении XIX в.

1914 — 1918 гг.: Беженцы из польских районов военных
действий на территории Российской империи и
военнопленные-поляки периода первой мировой войны в
Сибири.

Это отдельная, новая тема в «сибирско-польской» истории.

1920-е гг.: История польских диаспор в Сибири.
Эта тема еще очень слабо изучена. Известно, что по переписи
1920 г. в Сибири насчитывалось 57 тыс. поляков (почти вдвое
больше, чем по данным переписи 1897 г.). Естественно, важно
было проследить их эволюцию в регионе.

Конец 1920-х гг. — 1937 г., 1939 — 1957 гг.: Депортация в
Сибирь и последующая история пребывания в этом крае
репрессированных поляков из районов Восточной, а позднее
и Западной Белоруссии и Украины, а также восточной части
Польши.

Данная тема только в последнее время получила узаконенную
«прописку» в отечественной истории, в том числе и сибирской,
региональной. Еще много усилий предстоит сделать ее
исследователям, чтобы ответить на все проблемы,
представляющие пока почти сплошные «белые пятна». Речь идет
о ссылке сотен тысяч человек. Более точными данными мы пока
еще не располагаем.

Конец 1960-х — начало 2000-х гг.: История полонийной
национально-просветительной деятельности в сибирской
части России.

Возрождение национально-культурной жизни в полонийной
среде (то есть среди поляков и лиц польского происхождения вне
Польши), а также и всех сибиряков, интересующихся польской
историей и культурой, происходило в целом по Сибири в течение
последнего десятилетия XX в. Но в отдельных случаях, как,
например, в Иркутске, этот процесс стал развиваться еще с конца
1960-х гг., когда более двадцати лет действовал Клуб друзей
Польши в Иркутске «Висла», ряд активистов которого в июне
1990 г. воссоздали Польское культурно-просветительное общество
(ныне Польскую культурную автономию) «Огниво» («Звено»).
Согласно данным переписи населения 1989 г., в Иркутской области
проживало более 3 тыс. поляков, из них в Иркутске — свыше 700
чел. Гораздо больше лиц имеет польское происхождение.